Пример истории (declaration) на политическое убежище, основанный на национальном признаке, взятая из свободного иммиграционного справочника, автором которого является Карен Джангиров.
Я, Руслан Бекоев, родился в 1949 г. в городе Ставрополе. По национальности
чеченец. С 1969 г. проживал в городе Смоленске, где работал на заводе
"Метеор", сначала слесарем, а с 1986 г. - на должности начальника
цеха.
Женат, имею двух детей - сына (1977 г.р.) и дочь (1985 г.р.). Супруга - в
девичестве Светлана Гордеева - по национальности русская.
В Смоленске проживал вместе с семьей по адресу: ул. Московская, д.19, кв.
64.
Мои проблемы начались в 1995 г., когда после ввода российских войск в Чечню
и начала кровопролитных сражений, во многих регионах России вспыхнули сильные
античеченские настроения. Ситуация особенно обострилась 14 февраля 1995 г.,
когда в Смоленск были доставлены тела погибших русских солдат, воевавших в
Чечне. На следующий день после состоявшихся похорон и последовавшего за ними
митинга, на котором ораторы призывали к отмщению за смерть русских, по всему
городу начались нападения на "чеченцев", за которых принимались все
выходцы с Кавказа.
15 февраля 1995 г. в районе 9 часов вечера в моей квартире раздался звонок в
дверь. Человек, стоявший за дверью, обратился ко мне с просьбой переставить мой
автомобиль, стоявший у подъезда дома, на несколько метров вперед, чтобы дать
ему возможность выехать со стоянки. Ничего не подозревая, я вышел вместе с ним
на улицу, где тут же был окружен большой группой молодых людей (по внешнему
виду русских), которые с криками "дави чечена" сшибли меня на землю и
начали избивать ногами. Избит был и мой семнадцатилетний сын, выскочивший из
дома ко мне на помощь. В результате нападения мы получили тяжкие телесные
повреждения и были госпитализированы в городскую больницу .No 1.
В больнице я находился с 15 февраля до 17 марта, причем первые два дня - в
реанимационном отделении из-за тяжелой черепно-мозговой травмы. Сын находился в
больнице с 15 по 28 февраля с диагнозом - сотрясение мозга, множественные ушибы
грудной клетки. При выходе из больницы нам были даны выписки из истории
болезни.
Когда я находился в больнице, меня дважды навещал следователь районной
прокуратуры города Смоленска - А.И.Грушко.
В свой первый визит, 22 февраля, Грушко снял показания с меня и моего сына,
однако, придя комне вторично, 1 марта, он начал всячески меня уговаривать
изменить мои показания.
"Понимаешь! - говорил мне следователь. - Мы не в состоянии обеспечить твоей
семье круглосуточную охрану, так что для тебя же лучше будет закончить это дело
миром. Ты же сам видишь, что творится в городе..."
Не желая обострять ситуацию и видя, что прокуратура не собирается проводить
расследование, я решил уступить следователю и изменить свои показания.
По новой версии, состряпанной Грушко, телесные повреждения я получил в
результате драки с неизвестным мне человеком, случившейся во время парковки
моего автомобиля. Я также подписал заявление в районную прокуратуру,
продиктованное мне следователем, в котором отказывался от каких-либо претензий
к своему обидчику. Показания же моего сына, как я понял из разговора с Грушко,
были вообще изъяты из дела.
Я надеялся, что на этом все мои беды закончатся и меня навсегда оставят в
покое.
Однако, этого не случилось. После выхода из больницы, 21 марта в районе 12
часов ночи в моей квартире стали раздаваться телефонные звонки с угрозами.
Звонившие требовали, чтобы я уехал из Смоленска, если хочу остаться в живых. Я
понял, что совершил ошибку, когда согласился замять дело, потому как моя
уступчивость лишь уверила моих врагов в их полной безнаказанности.
И на следующее утро, 22 марта, я отправил в Прокуратуру г. Смоленска
письменное заявление, в котором вернулся к своим первоначальным показаниям по
факту нанесения мне и моему сыну тяжких телесных повреждений. Я рассказал и о
действиях следователя районной прокуратуры Грушко, склонившего меня к изменению
своих показаний. Я так-же настоятельно просил оградить меня и моих близких от
преследований.
2 апреля 1995 г. я получил короткий ответ из городской прокуратуры, в
котором мне сообщалось, что за дачу заведомо ложных показаний я могу быть
привлечен к уголовной ответственности.
Так весьма оригинально городская прокуратура отреагировала на мой призыв о
помощи. А еще через три дня - 5 апреля - моя жена была остановлена на улице
группой из трех человек, один из которых, достав нож, стал рассказывать, что с
ней случится, если я не перестану на них жаловаться. Ее также оскорбляли
непристойными словами, за то, что она - русская женщина - связала свою жизнь с
чеченцем.
Этой же ночью был вдребезги разбит мой автомобиль, который я обычно держал
на стоянке у своего подъезда.
Понимая, что жаловаться в местные правоохранительные органы не только
бесполезно, но и опасно, 6 апреля 1995 г. я отправил письменную жалобу на имя
Генерального прокурора России, в которой подробно изложил все происходящее со
мной в Смоленске, а также просил оградить меня от преследований. К этой жалобе
я приложил копии выписок из истории болезни, выданных мне и моему сыну в
больнице № 1, и копию ответа из городской прокуратуры Смоленска. Однако, ответа
на это письмо я не получил.
В течение всего апреля и в начале мая мне продолжали звонить по телефону и
угрожать. Затем в городе поднялась новая волна античеченских настроений,
вылившаяся в ряд погромов. Погромы коснулись и общественных мест, в основном
городских рынков, где по сложившейся традиции работало много кавказцев. На
центральном городском рынке работал и мой родной брат - Заур Бекоев, так же как
и я постоянно проживавший в городе Смоленске.
14 мая 1995 г. около 11 часов утра на этот рынок был совершен налет
многочисленной группой молодых людей (очевидно славянского происхождения),
вооруженных обрезками труб и металлическими прутьями. У некоторых из нападавших
имелись ножи и огнестрельное оружие. Выскочив из подъехавших к рынку автобусов,
они с криками "бей черноту" начали жестоко избивать кавказцев и
громить их торговые точки. В ряде мест раздавались выстрелы.
В этот день я тоже находился на этом рынке, куда зашел навестить брата.
Когда начался погром, я вместе с группой своих земляков был оттеснен в другой
конец рынка и не видел, что происходило там, где находился мой брат. Погром
продолжался около получаса при полном невмешательстве городских властей, при
том, что ближайшее отделение милиции находилось в трех минутах езды от рынка. И
только тогда, когда все уже было кончено и нападавшие, сделав свое дело,
стремительно исчезли, к рынку подкатили машины с милиционерами, и началось запоздалое
наведение порядка, вылившееся в госпитализацию тяжело раненных и задержание
уцелевших кавказцев.
Я тоже в числе прочих, с разбитым лицом и множественными ушибами, был
задержан и доставлен в центральное отделение милиции, где всех задержанных в качестве
профилактики продержали в КПЗ (камерах предварительного заключения) всю ночь.
На следующее утро, выйдя из милиции, я узнал, что мой брат во время погрома
на рынке получил тяжелое огнестрельное ранение, от которого скончался в тот же
вечер в центральной городской больнице. Хочу добавить, что кроме моего брата в
тот трагический день было еще 5 убитых, из которых четверо были чеченцами, а
также множество раненых.
Однако, реакция городских властей на случившееся была просто невероятной.
Хорошо организованное нападение на кавказцев было с помощью местных средств
массовой информации представлено, как столкновение между отдельными кавказскими
группировками в борьбе за сферы влияния в городе. Никакого расследования не
проводилось, не считая того, что в течение нескольких последующих дней в городе
задерживались лица кавказского происхождения, которым инкриминировалось участие
в беспорядках. Все это сначала очень шумно обставлялось в прессе, а затем
постепенно было вытеснено другими событиями.
16 мая 1995 г. состоялись похороны моего брата, и в этот же вечер мне
позвонил по телефону человек, назвавшийся Святославом, и от имени группы
смоленских граждан предъявил ультиматум - либо я уеду из Смоленска, либо меня и
моего сына отправят вслед за моим братом.
Понимая, что нам угрожает смертельная опасность и четко сознавая, что власти
не станут нас защищать, мы в этот же вечер приняли решение навсегда покинуть
Россию. Жена и дочь должны были временно оставаться в Смоленске, пока мы не
определимся с местом жительства. Я надеялся, что с моим отъездом их жизнь в
Смоленске как-то нормализуется, ибо считал себя главной причиной преследования
моей семьи.
5 июня 1995 г. я вместе с сыном выехал в Москву, где временно остановился на
квартире у близкого родственника своей жены А.Петрова по адресу: пр. Мира 112,
кор.2, кв.24. Петров одобрил мое решение уехать из России, как единственно
верное в той ситуации, в которой я оказался. Он также рассказал мне, каким
преследованиям стали подвергаться в Москве чеченцы после начала боевых действий
в Грозном. Именно он посоветовал мне выехать в Канаду, как страну, наиболее
демократическую и гуманную по отношению к беженцам. Он также рекомендовал мне
обратиться в туристическое агентство "Гольфстрим", специализирующееся
на поездках в Канаду. 10 июня я обратился в "Гольфстрим" с просьбой
организовать мне и моему сыну туристическую поездку в Канаду.
24 июня, находясь на улице Большая Черкизовская, я был задержан городским
патрулем и доставлен в 30-е отделение милиции г.Москвы. Причиной задержания,
как мне объяснили в милиции, было нарушение мною паспортного режима г. Москвы,
иначе говоря, отсутствие в моем паспорте штампа московской прописки. Но это,
конечно, был только повод, действительной же причиной задержания, по моему
глубокому убеждению, было мое чеченское происхождение. В отделении милиции с
меня был взят денежный штраф в размере 800 тысяч рублей и подписка о выезде из
Москвы в течение 24-х часов.
Покинуть Москву я не мог, так как ожидал оформления выездных документов, но
и оставаться на квартире Петрова, адрес которой был уже известен милиции, было
невозможно. Поэтому в этот же день мы с сыном перехали жить в гостиницу
"Измайловская", где практически не выходили из номера, из-за страха
попасться на глаза милиции.
6 июля 1995 г. нам были открыты въездные визы в Канаду, и в этот же день мы
приобрели в агентстве "Аэрофлот" билеты на самый ближайший рейс в
Монреаль.
12 июля 1995 г. мы вылетели в Канаду, где прямо в аэропорту Мирабель
обратились с заявлением на убежище, ибо видели в этом единственную возможность
спасти свою жизнь.
Читайте анализ этой истории на политическое убежище в следующей статье.
Читайте анализ этой истории на политическое убежище в следующей статье.
Комментариев нет:
Отправить комментарий